– Рад познакомиться, мистер Уэстерби. Насколько мне известно, вы из Гонконга. Тамошний губернатор – мой хороший друг. Бекки, это мистер Уэстерби, друг гонконгского губернатора и добрый знакомый Джона, нашего хозяина.

Он жестом подозвал женщину, увешанную кустарными украшениями из тусклого серебра, явно купленными на базаре. Ее яркая одежда выделялась даже в азиатской многоцветной толпе

– О, м и с т е р У э с т е р б и, – произнесла она. – Так вы из Гонконга? З д р а в с т в у й т е.

Остальные гости представляли собой пеструю компанию местных торговцев. Их подругами были евразийки, француженки и корсиканки. Мальчик-слуга ударил в серебряный гонг.

Потолок обеденного зала был упрочнен цементом, но на входе Джерри заметил, что кое-кто все-таки поднимает глаза, чтобы убедиться, что они в безопасности.

Визитная карточка на серебряной подставке провозглашала, что он является «достопочтенным Дж.Уэстерби»; меню в серебряном держателе обещало ему le roast beef a l'anglaise (Ростбиф по-английски ( ф р.)); в серебряных подсвечниках красовались длинные, похожие на церковные, свечи. Слуги-камбоджийцы порхали на полусогнутых ногах, разнося подносы с едой, приготовленной сегодня утром, когда включали электричество. Справа от Джерри сидела немало повидавшая французская красотка; между ее грудями, у выемки, выглядывал кружевной платочек. Другой такой же платочек она держала в руке и после каждого съеденного кусочка или глотка вытирала маленький ротик. Визитка гласила, что зовут ее графиня Сильвия.

– Je suis tres, tres diplomee, – прошептала она Джерри, отщипывая еду крохотными кусочками. – J'ai fait lascience politique, mecanique et l'electricite generale (Я очень, очень образованная. Я изучала политику, механику и общую теорию электричества ( ф р.)). В январе у меня было плохо с сердцем. Сейчас я поправилась.

– Отлично, теперь обо мне. Я не имею опыта н и в ч е м, – заявил Джерри, обратив все в шутку, но явно переусердствовал. – Мастер на все руки, ничего за душой, вот я каков. – Перевести это на французский оказалось не так-то легко. Пока он трудился над этим, где-то поблизости раздалась автоматная очередь, такая длинная, что, казалось, оружие не выдержит. Ответных выстрелов не последовало. Беседа застопорилась.

– Надо полагать, какой-то идиот стреляет в гекконов, – сказал советник.

Жена весело рассмеялась ему в ответ, словно война была небольшой интермедией, которую они разыграли для гостей. Снова наступила тишина, куда более глубокая, чем раньше. Красотка-графиня положила вилку на тарелку, та звякнула, как ночной трамвай.

– Dieu (Боже ( ф р.)), – сказала она.

Вдруг заговорили все разом. Жена американца спросила Джерри, где он в о с п и т ы в а л с я ; когда он наконец выпутался из этого вопроса, она поинтересовалась, где же его д о м. Он назвал старый адрес Пэт на Тарлоу-сквер, потому что не хотел распространяться о Таскане.

– Мы владеем землей в Вермонте, – жестко заявила она в ответ. – Но пока ничего на ней не строили.

Одновременно громыхнули два реактивных снаряда. Джерри определил, что они упали примерно в километре к востоку, и оглянулся, проверяя, закрыты ли окна. Тут он заметил, что карие глаза мужа-американца сверлят его с таинственной настойчивостью.

– Какие у вас планы на завтра, мистер Уэстерби?

– Конкретно никаких.

– Если мы сможем чем-то быть вам полезны, дайте нам знать.

– Благодарю, – ответил Джерри, подозревая, однако, что суть вопроса не в этом.

Швейцарский торговец с благоразумным лицом жаждал рассказать какую-то интересную историю. Он с радостью вце-

– Не так давно весь город полыхал от обстрела, мистерУэстерби, – говорил он. – Мы все готовились к смерти. О, да. Мы были уверены, что сегодня же умрем. С неба сыпалось все: снаряды, трассирующие пули. Потом мы услышали, что боеприпасов было потрачено на миллион долларов. И так несколько часов подряд. Некоторые из моих друзей ходили и пожимали друг другу руки. – Из-под стола появилась целая армия муравьев. Они стройной колонной двинулись по белоснежной скатерти, осторожно огибая серебряные подсвечники и вазы с цветами гибискуса, – Американцы рассылали радиограммы, суетились, все тщательно вычисляли, кто на каком месте окажется в эвакуационных списках, но, что самое смешное, телефоны работали и даже электричество было. И какова, оказывается, была цель? – Все вокруг истерически хохотали. – Лягушки! Какие-то прожорливые лягушки!

– Жабы, – поправил кто-то, но это не помешало веселью.

Американский дипломат, воплощение любезнейшей самокритичности, объяснил, в чем суть рассказа:

– У камбоджийцев есть древнее суеверие, мистер Уэстерби. Когда наступает лунное затмение, нужно как можно громче шуметь. Устраивать фейерверки, греметь консервными банками, а еще лучше – расстрелять боеприпасов на миллион долларов. Потому что в противном случае лягушки сожрут луну. Нам следовало бы это знать, но мы не знали и поэтому поставили себя в очень глупое положение – гордо заключил он.

– Да, боюсь, дружище, вы здесь опростоволосились, – удовлетворенно произнес советник.

Улыбка американца оставалась искренней и открытой, но глаза горели настойчивостью, словно один профессионал передавал другому важное сообщение.

Кто-то заговорил о слугах и об их удивительном фатализме. Конец спектаклю положил громкий взрыв, раздавшийся будто бы совсем рядом. Графиня Сильвия взяла Джерри за руку, хозяйка вопросительно улыбнулась мужу, сидевшему на другом конце стола.

– Джон, милый, – спросила она самым радушным голосом, – это к нам или от нас?

– От нас, – со смехом ответил он. – От нас, конечно. Если не веришь, спроси нашего друга-журналиста. Он ведь был на нескольких войнах, не так ли, мистер Уэстерби?

Снова повисло молчание, будто бы они коснулись запретной темы. Американская леди без умолку болтала об участке земли в Вермонте. М о ж е т б ы т ь, они в конце концов что-нибудь на нем построят. Возможно, уже пора.

– Пожалуй, нужно н а п и с а т ь тому архитектору, – подумала вслух.

– Все-таки, пожалуй, стоит, – согласился ее муж, но в этот миг все их собрание оказалось в самой гуще заранее подготовленного сражения.

Где-то совсем близко, осветив внутренний двор, прогрохотал долгий залп мелкокалиберной зенитной пушки, отчаянным непрерывным огнем разразились штук двадцать пулеметов. При свете вспышек они видели, как в дом торопливо вбегают слуги. Перекрывая грохот, слышались отдаваемые визгливым голосом приказы и ответы на них; звенели, будто обезумев, ручные гонги. В комнате никто не шевелился, только американский дипломат поднес к губам «уоки-токи», вытащил антенну и что-то пробормотал, потом приложил аппарат к уху. Джерри опустил глаза и увидел, что рука графини доверчиво скользнула в его ладонь. Она потерлась щекой о его плечо. Стрельба стала стихать. Он услышал, как невдалеке упала небольшая бомба. Пол не вздрогнул, но пламя свечей приветственно качнулось, а на каминной полке с громким щелчком упало несколько пригласительных карточек. Этим и ограничились видимые потери. Потом, напоследок, раздалось тихое рычание удаляющегося одномоторного самолета, словно где-то захныкал капризный ребенок. Его перекрыл беззаботный смех советника. Он обратился к жене:

– Что ж, теперь, пожалуй, д е л о н е в з а т м е н и и. Не так ли, Х и л л з ? Вот что значит жить по соседству с Лон Нолом. Одному из летчиков надоело, что ему не платят, вот он и сел в самолет и наугад обстрелял дворец. Дорогая, не отведешь ли ты наших дам попудрить носики и приготовить все, что нужно?

В его глазах горит гнев – вот что это такое, подумал Джерри, снова поймав взгляд американца. Он похож на человека, который направлен с миссией к бедным, но вместо этого ему приходится терять время среди богатых.

Джерри, советник и американец молча стояли в кабинете на первом этаже. Советник чудовищно робел.